Атрет как–то странно посмотрел на него.
— Ты прав, — сказал он. Схватив свои вещи, он направился через разрушенную деревню, держа в руках фрамею. Рицпа побежала за Халевом, а Феофил взвалил на себя багаж.
Они шли быстро, пробираясь между деревьев. Ветер переменился, и Рицпа снова почувствовала запах дыма, на этот раз отчетливее.
Атрет остановился возле сучковатой сосны. На стволе виднелся круглый срез, на гладкой поверхности была руническая надпись.
— Этот знак означает границу священного леса. Роща в миле отсюда. В той стороне.
Феофил сбросил с плеч поклажу.
— Мы подождем тебя здесь.
Атрет удивленно посмотрел на него.
— Ты боишься Тиваза?
— Нет, но если я оскверню священный лес твоих соплеменников, они не станут слушать мои слова о Господе.
Уважение Атрета к Феофилу росло. Как бы там ни было, но он понимал, что единственное, что может помешать хаттам убить этого римлянина, — это Сам Бог. Понимал это и Феофил. Кивнув в знак согласия, Атрет оставил их. Рицпа отпустила Халева поиграть. Малыш подобрал желудь и хотел его съесть. «Нет, нет», — сказала Рицпа, остановив его. Она взяла желудь, который мальчик уже едва не сунул в рот, и выбросила.
— Нет, нет! — произнес Халев дрожащими губами.
Рицпа убрала волосы у него с лица и поцеловала его.
— Огонь на северо–востоке от нас, — сказал Феофил, прислонившись спиной к стволу пограничной сосны.
Рицпа подошла к сосне и вгляделась в начертанные на ней символы. Там были изображены волки, окружившие человека с тремя головами, женской грудью и непомерными мужскими гениталиями. В одной руке он держал косу, а в другой меч. Рядом с ним была изображена фигура мужчины с рогами, держащего в руках фрамею. Между ними были написаны какие–то руны. Нахмурившись, Рицпа наклонилась и дотронулась до одной из них.
— Атрет носил медальон с таким символом. — Рицпа видела его, когда Атрет снимал одежду возле ручья.
— А сейчас носит?
— Нет. Когда я спросила его об этом, он взял этот медальон и выбросил. — Она выпрямилась, потом взяла Халева за руку и отошла от дерева. Ей не хотелось, чтобы малыш находился рядом с этими символами.
— Он возвращается, — сказал Феофил.
Атрет бежал к ним, ловко лавируя между деревьями.
— Я видел белых коней, — сказал он, задыхаясь от быстрого бега. — Новая дорога ведет на северо–восток. В той стороне должна быть и деревня. Это в двух, может быть, в трех милях отсюда, если идти по прямой.
— Пойдем в обход, — сказал Феофил. — Я не хочу, чтобы на пути евангелия возникали какие–то препятствия. Когда хатты примут истину, Атрет, Тиваз утратит над ними власть, и этот лес станет для них таким же обыкновенным местом, как и вся земля вокруг.
— Тогда давай поторопимся, чтобы успеть до наступления ночи.
К сумеркам они дошли до окраины деревни. Несколько мужчин в туниках и штанах из грубой шерсти загоняли скот в длинное здание. Крик Атрета напугал скот и заставил мужчин вооружиться и побежать навстречу непрошеным гостям. Но когда они подбежали ближе, их воинственный клич сменился бурными приветствиями.
— Атрет! — Не выпуская оружие из рук, они радостно хлопали Атрета по плечам и по спине, а он смеялся и так же радостно приветствовал их.
Рицпа стояла рядом и во все глаза смотрела на происходящее, несколько испугавшись такой непринужденной встречи и бурного веселья. Ей еще не доводилось видеть в своей жизни таких шумных и грубых людей. Она посмотрела на Феофила, и его невозмутимый вид немного успокоил ее. Когда радость этих людей несколько поутихла, они с неприкрытым и бесхитростным недоумением посмотрели на Рицпу, а потом на Феофила, Наступило напряженное молчание.
— Ты привел с собой римлянина?
Когда спросивший это мужчина выступил вперед, Атрет сделал быстрое движение и направил на него свою фрамею.
— Феофил пришел сюда не как римлянин.
— А это что–нибудь меняет?
— Я говорю, что меняет.
Мужчина сощурил глаза, но опустил оружие. Атрет убрал фрамею и заговорил уже мягче:
— Смотри за своим стадом.
Трое мужчин отошли от путников, охладев к Атрету, но все же послушавшись его. Атрет долго наблюдал за ними, потом взглянул на Феофила. Кивнув головой, он взял Рицпу за руку и снова пошел по дороге.
Феофил обратил внимание на то, что деревня, вопреки его ожиданиям, представляла собой не «рундлинг», когда хижины выстроены по кругу. Перед ними был сакгассендорф, деревня, в которой жилища располагались по обе стороны от центральной улицы. Атрет насчитал восемь длинных домов и больше двадцати небольших хижин, не считая грубенхауза для собраний. Дальний конец улицы был загорожен в целях защиты от врагов.
О гостях моментально узнала вся деревня, потому что взрослые послали своих детей передавать новости из дома в дом. Люди вышли из домов на улицу, окружили Атрета, вся деревня наполнились разговорами, криками, смехом.
Какая–то светловолосая женщина протискивалась к нему сквозь толпу. «Марта!» — воскликнул Атрет, и она со слезами на глазах упала в его объятия. Атрет держал ее в объятиях, пока какой–то мужчина не хлопнул его по спине. Смеясь и плача, Атрет обернулся, чтобы разглядеть, кто это. Увидев, он снова радостно вскрикнул и повернулся к высокому, крепко сложенному мужчине. «Вар!». Мужчины обнялись.
Мужчины, женщины, дети непрерывно говорили, слова сливались в один сплошной гул, ничего нельзя было понять, но вдруг наступила тишина. Атрет и Вар продолжали оживленно и радостно говорить друг с другом, но затем смолкли, обратив внимание, что люди притихли и расступились перед пожилой женщиной. Она шла неторопливо, кивая головой, когда люди в знак уважения прикасались к ней и тут же почтительно отступали. Ее седые волосы были заплетены в толстую косу, уложенную на голове и заколотую золотыми заколками. На шее женщины красовался большой янтарь в золотой оправе на толстой золотой цепочке.
Вар увидел ее первым и повернул в ее сторону и Атрета. Увидев эту женщину, Атрет вздрогнул от удивления. «Мама», — произнес он и, сделав два шага, оказался возле нее. Опустившись на одно колено, он обнял женщину, уткнувшись головой ей в грудь.
Плача, Фрейя перебирала пальцами его волосы, потом подняла его голову.
— Сын мой, — сказала она, и слезы текли по ее бледным щекам, — сын мой вернулся!
От сильного волнения Атрет не мог вымолвить ни слова, только держал мать в своих объятиях. Ведь все эти годы он думал, что она уже давно мертва или находится в рабстве.